В тот день, когда в российском городе Волгоград

В тот день, когда в российском городе Волгоград, произошел первый из двух предновогодних терактов, по российской блогосфере прокатилась волна комментариев с обвинениями. Многие блогеры – непонятно на каком основании – указывали на Саудовскую Аравию. Мол, эта страна стоит за исламистским подпольем на Северном Кавказе, и теракты – месть России за ее принципиальную и последовательную позицию по сирийскому вопросу. Один из популярных комментаторов даже давал более подробное объяснение – якобы Эр-Рияд раздосадован неудачей двух визитов в Москву шефа саудовской разведки принца Бендера бин Султана. «Купить» Кремль не удалось, вот и дают понять…

Никаких доказательств подобным домыслам не приводилось, никаких официальных заявлений, из которых могло бы вытекать подобное умозаключение, не звучало. МИД, правда, напомнил, что у взрывов в Волгограде и на Ближнем Востоке одни организаторы. Но это заявление скорее в духе идей о наличии «международного терроризма» как целостного явления, что было свойственно дискуссии десятилетней давности. Так что каких-либо внятных подтверждений слухов о причастности Саудовской Аравии не появилось, то есть они отражают не реальность, а скорее ее восприятие. Это само по себе симптоматично – в российском общественном сознании существует тесная связь между внутренними процессами, особенно теми, что связаны с угрозой исламского экстремизма, и внешнеполитическими событиями.

Российские власти, которые с самого начала не были очарованы «арабской весной», всегда объясняли свою настороженность ожиданиями исламизации региона. В отличие от большинства западных комментаторов, которые видели в пробуждении Ближнего Востока многообещающие демократические начала, Москва была уверена, что единственным бенефициаром арабской демократии будут наиболее радикальные исламские группировки – сплоченные, хорошо организованные и находившиеся в жесткой оппозиции к прежним властям.

Поддержка Кремлем авторитарных лидеров в немалой степени была обусловлена стремлением сохранить режимы не просто светские, но и по своей идеологии противопоставленные всяким исламским течениям. С этой точки зрения Саддам Хусейн, Муаммар Каддафи, Хосни Мубарак, Башар Асад были оптимальными властителями. И многие в России искренне недоумевали, почему Америка при Буше и Обаме разрушает или содействует разрушению именно их.

Кажущимся исключением является Иран, с исламскими властями которого у Москвы, как известно, давно наладился конструктивный диалог. Однако тут играет роль другой фактор – в 1990-е и 2000-е годы Тегеран демонстративно дистанцировался от процессов на Северной Кавказе и в Центральной Азии, которые могли навредить интересам России. Так, Иран не стал использовать свое влияние на исламскую оппозицию в Таджикистане, чтобы дестабилизировать там ситуацию, скорее наоборот, содействовал ее урегулированию. Главное – Иран воздерживался от вовлечения в то, что происходило в Чечне, в то время как другие иностранные факторы, по утверждению российских спецслужб, были там весьма заметны.

Из чеченских событий рубежа 1990-2000-х годов и происходит нынешнее чувствительное отношение российских властей к переменам на Ближнем Востоке. С их точки зрения, рост влияния исламских сил в этом регионе неизбежно приведет к увеличению прямой или косвенной поддержки их единоверцев в России – на Северном Кавказе и Поволжье. Начиная с 1999 года, Владимир Путин не раз говорил о «дуге», которая разрубит Россию пополам, отсечет богатую ресурсами азиатскую часть от европейской, где живет основное населения страны. Дуга эта как раз и возникнет, по версии президента и его единомышленников, в результате соединения усилий радикалов-мусульман на Кавказе и в мусульманских регионах на Волге – Татарстане и Башкортостане. Волгоград, где с октября произошло три громких теракта, это соединительное звено между двумя мусульманскими регионами.

Громкие теракты в России или США обычно приводят к одному эффекту – разговорам об активизации сотрудничества российских и американских спецслужб в борьбе против терроризма. Потому что «мы в очередной раз убедились, что враг у нас один…» и так далее, риторика уже хорошо известна. За последнее время такое было весной прошлого года после терактов в Бостоне, тем более что в них обнаружился кавказский след. На сей раз о совместных усилиях против терроризма поговорили министры обороны Чак Хейгел и Сергей Шойгу, ну и в очередной раз сказано о безопасности Олимпиады в Сочи, мол, американцы готовы помочь.

На деле сотрудничество, конечно, если и имеет место, то в довольно ограниченном информационном объеме, который при необходимости действительно можно увеличивать. До определенного предела. Уже более чем десятилетний опыт мировой «борьбы против терроризма» доказал, что по настоящему сотрудничество возможно только между тесными союзниками, которые друг другу доверяют, а значит свободно делятся информацией. (Впрочем, казус Сноудена бросил тень и на это – степень доверия Вашингтона даже к европейским союзникам вызывает теперь большие сомнения.) Если же речь идет о странах, которые по разным причинам относятся друг к другу с подозрением, препятствий на путь совместного противостояния террористам, как правило, больше, чем стимулов к ней.

Правда, к сотрудничеству иногда подходят с другой стороны – не от желания взаимодействовать, а от безвыходности. Российско-американская совместная работа на сирийском направлении – пример такого рода. В какой-то момент в Вашингтоне осознали, что в сирийской войне у него нет хороших ставок – поддержка оппозиции, которой очевидным образом все больше заправляют радикалы, абсурдна и деструктивна для интересов США. Это не значит, что Америка встала на российскую позицию или прислушалась к российским аргументам, но эволюция американского подхода сама привела к такому выводу. И нынешние усилия министра Лаврова и госсекретаря Керри созвать-таки Женеву-2 носят искренний характер, они действительно хотят добиться результата. Потому что теперь и Вашингтон, и Москва, каждый со своего угла зрения, полагают, что перемены в Сирии в стратегическом плане будут к худшему. В том числе и с точки зрения террористической угрозы России и США.

Во времена холодной войны все было проще, мир поделен пополам, действует принцип – враг моего врага мой друг. Сейчас все запуталось. Враги Америки на Ближнем Востоке по сути являются и врагами России, равно как враги России в Волгограде воспринимают Америку как врага. Это не ведет к тому, что Россия и Америка становятся друзьями, и не приведет, но точечного взаимодействия может стать больше. А сейчас, когда отношения двух стран лишены богатого содержания, как раньше, перестают быть долгосрочными и становятся все более конъюнктурными, стремиться надо к тому, чтобы хотя бы больше взаимодействовать по конкретным текущим поводам.