Россия может капитализировать свой сирийский курс

Вступление в должность нового президента Ирана Хассана Роухани сопровождается всплеском ожиданий. После восьми лет весьма провокационного президентства Махмуда Ахмадинежада Роухани обладает форой – как минимум, первое время к нему будут относиться благосклонно. В России инаугурация сопровождалась слухами, что якобы Владимир Путин нанесет визит в Иран уже через неделю после вступления в должность. Комментаторы подробно обсудили, почему и зачем российский лидер едет к иранскому президенту и насколько это вызов Западу, но затем поступило официальное опровержение. Первая встреча состоится на полях саммита ШОС в Кыргызстане в сентябре, не раньше. Влиятельная газета «Коммерсант», первая сообщившая о готовящемся визите, настаивает на том, что он действительно планировался, однако стороны не договорились о маршруте. Путин, по неофициальной информации, намеревался встретиться с визави во время запланированного блиц-турне по каспийским странам и не посещать Тегеран, а иранская сторона настаивала на полноценном визите.

Глава московского Центра изучения современного Ирана Раджаб Сафаров, которого считают очень близким к иранским властям, объяснил в одном из интервью: «Если бы в Кремле дали знать, что в портфеле господина Путина есть определенные предложения: урегулирование вопроса о поставке ракетных комплексов, развитие взаимодействия по мирной ядерной программе, координация совместных усилий в деле сирийского урегулирования – то новый иранский президент поехал бы встречаться в любое место». Официально ничего этого не подтвердили, однако понятно, что Москва и Тегеран просто померялись амбициями, что присуще обеим столицам. Это не свидетельствует ни о кризисе отношений, ни, напротив, о перспективах – сложные, но неразрывные связи будут продолжаться.

Ахмадинежада Путин видел совсем недавно – уходящий президент посетил саммит организации стран-экспортеров газа. А до этого они встречались в 2007 году, когда российский президент был в Тегеране. Тогда многие на Западе пытались интерпретировать этот визит как проявление какой-то хитрой антиамериканской интриги, но итог оказался весьма скучным – Путин повторил Ахмадинежаду все то, что говорили Ирану и западные представители. Получив примерно тот же ответ.

Российско-иранские отношения – пример запутанной диалектики. Это особенно явно проявилось именно во время президентства Ахмадинежада. При нем запустили атомную электростанцию в Бушере – самый громкий российско-иранский проект, начавшийся еще в середине 1990-х. Но иранский президент не стеснялся крайне уничижительно высказываться о Дмитрии Медведеве и о российской политике, когда Москва в 2010 году решила, что санкции ООН распространяются на противоракетную систему С-300. Он же вспоминал и о том, что Россия вместе с Британией несут ответственность за колониальное унижение Ирана, обещая выдвинуть претензии за прошлое. В то же время объективно Россия остается наиболее важным из внешних партнеров Ирана, поскольку обладает возможностью влиять на содержание санкций Совбеза ООН. В Иране, кажется, не верят, что Россия способна на по-настоящему независимый от Вашингтона курс, но, по крайней мере, смягчение санкций – это то, чем Россия занимается все время. (Китай, кстати, в этом смысле иранцам менее полезен, хотя его интересы в этой стране очень велики. Пекин пока не решается в одиночку накладывать вето, предпочитает следовать за российской позицией.)

Впрочем, в последние полтора года у Ирана и России, несмотря на очень сложную палитру отношений, появился мощный цементирующий фактор. Это Сирия. Довольно парадоксальным образом, того, в общем-то, не желая, Россия на Ближнем Востоке оказалась в альянсе с шиитским миром. А поскольку его отношения с суннитами обостряются, то и восприятие России в суннитских обществах стало ухудшаться, что весьма необычно.

Россия встала в эти ряды по стечению обстоятельств. Традиционные связи с семьей Асадов, с одной стороны, и острое неприятие внешнего вмешательства во внутренние конфликты, резко усугубившееся после Ливии, обусловили тот факт, что Россия решительно встала на сторону официального Дамаска. И с тех пор стоит на своем, занимая в этом столь же непоколебимую позицию, как и Иран. Для Ирана это вопрос собственного геополитического будущего на много лет вперед. Ставка России изначально была совсем не так масштабна, скорее основывалась на желании доказать всем, что ее нельзя игнорировать и ее нельзя использовать, как в ливийском случае. Еще полгода назад большинство комментаторов считали российский подход упрямым и обреченным. Сейчас впечатление несколько иное. Давно списанный в тираж Асад продолжает удерживать власть, шиитский альянс Ирана и ливанской «Хезболлы» не собирается отступать, зато в рядах региональных патронов оппозиции все больше признаков разброда. Тегеран чувствует себя уверенно, а плавная смена власти подтвердила устойчивость режима мулл. Но главное – чем дальше, тем больше ощущение, что Соединенные Штаты не то чтобы утрачивают инициативу на Ближнем Востоке, а добровольно от нее отказываются. Вероятно, из соображений, что сделать там что-либо серьезное и даже элементарно просчитать ход событий не получится.

В этом контексте весьма любопытно выглядит визит в Москву на прошлой неделе главы саудовской разведки принца Бандара бен Султана. Никакой информации о содержании его переговоров с Владимиром Путиным, естественно, нет, однако причина и так понятна. Тупик, сложившийся на фронтах сирийской войны, требует от наиболее вовлеченных сторон поиска каких-то новых подходов. Надежды на то, что Россия в какой-то момент изменит курс, безосновательны – если она этого не сделала, когда все ждали падения Асада, зачем делать это сейчас? Мирная конференция, которую совместно анонсировали Россия и США еще в мае, постоянно откладывается, а поскольку со стороны оппозиции единого субъекта переговоров нет, и едва ли будет, переносить можно бесконечно.

Саудовская Аравия – одна из крайне немногих стран, которая при желании может оказать реальное давление на оппозицию. В нынешней ситуации, особенно после смены власти в Катаре, на Эр-Рияд ложится все большая ответственность, тем более что и Вашингтон затягивает с вмешательством. Принцу Бандару важно понимать, в какой степени возможно взаимопонимание с Москвой по наиболее важным региональным вопросам, прежде всего сирийскому и иранскому. Россия же, конечно, заинтересована в том, чтобы хотя бы отчасти восстановить баланс отношений в исламском мире.

Приход Роухани, которого осторожно приветствовали даже саудиты, главные конкуренты Ирана в регионе, открывает окно возможностей для всех, но, как известно, президент в Иране – не первое лицо, а только глава исполнительной власти. Понятно, что его приход дает возможность правящему духовенству изменить образ, который олицетворял Ахмадинежад. Все замерли в ожидании, кто первый сможет что-то предложить по выходу из крайне запутанной региональной ситуации. Но все понимают, что что-то должно измениться.